Римский клуб
Глава 4. Римский клуб


1. Затруднения и проблематика

Я считаю, что создание Римского клуба, основной целью которого стало изучение и выявление нового положения, в котором оказался человек в век своей глобальной империи, явилось волнующим событием в духовной жизни человечества. Буквально с каждым часом растут наши знания о самых разных вещах; вместе с тем мы остаемся почти невежественными в том, что касается изменений в нас самих. И если что-то и можно поставить в заслугу Римскому клубу, то именно то, что он первым восстал против этого опасного, почти равносильного самоубийству неведения.

Мы знаем, что наше путешествие в качестве Homo sapiens началось приблизительно сто тысячелетий назад, и вот уже сто веков, как ведется историческая летопись человечества. Однако в последние десятилетия все чаще рождается мысль, что человечество достигло какого-то важного рубежа и оказалось на перепутье. Впервые с тех пор, как христианский мир шагнул в свое второе тысячелетие, над миром, по-видимому, действительно нависла реальная угроза неминуемого пришествия чего-то неотвратимого, неизвестного и способного полностью изменить общую судьбу огромных масс людей. Люди чувствуют, что наступает конец какой-то эпохи в их истории. Но никто, кажется, сегодня еще не задумывается над необходимостью радикально изменить не только свой собственный образ жизни, но жизнь своей семьи, своего народа. И именно в том-то, в сущности, и кроется причина многих наших бед, что мы еще не смогли приспособить к этой насущной необходимости свое мышление, мироощущение и свое поведение.

Человек не знает, как вести себя, чтобы быть по-настоящему современным человеком. И эта особенность присуща лишь ему - другие виды не знают этой слабости. Тигр прекрасно знает, как быть тигром. Паук живет так, как живут пауки. Ласточка постигла те повадки, которые полагаются ласточке. Природная мудрость помогает всем этим видам постоянно регулировать и совершенствовать качества, которые обеспечивают выживание, приспосабливаемость к изменяющимся внешним условиям. И свидетельство успешности этих усилий - сам факт их нынешнего существования. Но неожиданно человек в век НТР оказывается их смертельным врагом, врагом или тираном почти всех форм жизни на планете. Человек, придумав сказку о злом драконе, сам оказывается этим драконом.

А человеку, имеющему много общего со всеми другими живыми существами, не хватает лишь мудрости выжить. Постепенно утрачивая свои природные способности к приспособлению и выживанию, сочтя за благо все больше и больше доверять свою участь разуму, то есть своим техническим возможностям, человек, вместо того чтобы меняться самому, принялся изменять окружающий мир, став в нем звездой первой величины. Ему бы никогда не одержать победы в прямой схватке с другими видами, но он предложил им бой на свой лад и стал неуязвим. Однако мир не мог беспредельно изменяться, угождая его желаниям, и на каждой новой ступеньке восхождения человеку приходилось вновь осознавать свою возросшую силу и учиться жить с ней. В результате - вот он, человеческий парадокс: как в зыбучих песках, увязает человек в своих невиданных возможностях и достижениях - чем больше силы он применяет, тем больше в ней нуждается, и если вовремя не научится ею пользоваться, то обречен стать вечным пленником этих зыбучих песков.

За последние десятилетия в новом порыве вдохновения человек одержал еще несколько головокружительных технических побед, однако не нашел еще времени ни научиться пользоваться их плодами, ни свыкнуться с новыми возможностями, которые они ему дали. Так он начал утрачивать чувство реальности и способность оценивать свою роль и место в мире, а вместе с тем и те фундаментальные устои, которые на протяжении всех предшествующих веков с таким усердием воздвигали его предки, стремясь сохранить человеческую систему и наладить взаимосвязь с экосистемой. Теперь человек оказался перед необходимостью кардинально пересмотреть традиционные взгляды на самого себя, на своих собратьев, на семью, общество и жизнь в целом и пересмотреть в масштабах всей планеты, но он пока еще не знает, как это сделать.

Необходимо совершенно ясно отдавать себе отчет в нелепости утверждений, что нынешнее глубоко ненормальное и неблагополучное состояние человеческой системы можно хоть как-то приравнивать к каким бы то ни было циклическим кризисам или связывать с какими-то преходящими обстоятельствами. И уж если - за неимением другого подходящего слова - мы все же вынуждены называть это кризисом, то должны сознавать, что это особый, всеобъемлющий, эпохальный кризис, пронизывающий буквально все стороны жизни человечества. Римский клуб назвал его затруднениями человечества.

Диагноз этих затруднений пока неизвестен, и против них нельзя прописать эффективных лекарств; притом они усугубляются еще тесной взаимозависимостью, которая связывает ныне все в человеческой системе. С тех самых пор, как человеком был открыт ящик, подобный ящику Пандоры, и неведомая доныне техника выскользнула из-под его контроля, все, что бы ни произошло где-то в мире, отдается звонким эхом почти повсюду. Нет больше экономических, технических или социальных проблем, существующих раздельно независимо друг от друга, которые можно было бы обсуждать в пределах одной специальной терминологии и решать не спеша, по отдельности, одну за другой. В нашем искусственно созданном мире буквально все достигло небывалых размеров и масштабов: динамика, скорости, энергия,  сложность - и наши проблемы тоже. Они теперь одновременно и психологические, и социальные, и экономические, и технические, и вдобавок еще и политические; более того, тесно переплетаясь и взаимодействуя, они пускают корни и дают ростки в смежных и отдаленных областях.

Даже при беглом взгляде на приведенный перечень проблем легко увидеть звенья, которые сцепляют их воедино; при более детальном рассмотрении эти связи прослеживаются еще нагляднее. Бесконтрольное расселение человека по планете; неравенство и неоднородность общества; социальная несправедливость, голод и недоедание; широкое распространение бедности; безработица; мания роста; инфляция; энергетический кризис; уже существующий или потенциальный недостаток природных ресурсов; распад международной торговой и финансовой системы; протекционизм; неграмотность и устаревшая система образования; бунты среди молодежи; отчуждение; упадок городов; преступность и наркомания; взрыв насилия и ужесточение полицейской власти; пытки и террор; пренебрежение законом и порядком; ядерное безумие; политическая коррупция; бюрократизм; деградация окружающей среды; упадок моральных ценностей; утрата веры; ощущение нестабильности и, наконец, неосознанность всех этих трудностей и их взаимосвязей - вот далеко не полный список или, вернее сказать, клубок тех сложных, запутанных проблем, который Римский клуб назвал проблематикой.

В пределах этой проблематики трудно выделить какие-то частные проблемы и предложить для них отдельные, независимые решения - каждая проблема соотносится со всеми остальными, и всякое очевидное на первый взгляд решение одной из них может усложнить или как-то воздействовать на решение других. И ни одна из этих проблем или их сочетаний не может быть решена за счет последовательного применения основанных на линейном подходе методов прошлого. Наконец, над всеми проблемами нависла еще одна трудность, недавно появившаяся и перекрывающая все остальные. Как показал опыт, на определенном уровне развития проблемы начинают пересекать границы и распространяться по всей планете, невзирая на конкретные социально-политические условия, существующие в различных странах, - они образуют глобальную проблему.

Такое международное распространение проблемных эпидемий вовсе не означает, что исчезнут или станут менее интенсивными проблемы регионального, национального или локального характера. Напротив, их становится все больше и больше, а справляться с ними все труднее и труднее. Но самое страшное, что мы продолжаем упорно фокусировать внимание именно на этих периферических или частичных проблемах, которые кажутся нам ближе и потому больше, и при этом не замечаем или попросту не желаем осознавать, что тем временем вокруг нас все плотнее сжимаются тиски гораздо более грозной, всемирной глобальной проблемы. Правительства же и нынешние международные организации оказываются абсолютно неспособными достаточно гибко реагировать на сложившееся положение. Сама их структура как будто специально создана таким образом, чтобы решать исключительно узкие, секторальные проблемы и оставаться совершенно нечувствительной к общим, глобальным. Они будто окружены непроницаемой стеной, сквозь которую даже не доносятся отзвуки разыгрывающихся бурь; более того, их бюрократический аппарат оказывает упорное сопротивление любым попыткам отреагировать, он буквально парализован массой неотложных задач и при этом, конечно, не видит гораздо более страшных, но несколько отдаленных во времени бед.

Чем яснее представлял я себе все эти угрожающие человечеству опасности, тем больше убеждался в необходимости предпринять какие-то решительные меры, пока еще не стало слишком поздно. Один я не мог сделать ничего, и тогда решил создать небольшой круг единомышленников, с которыми можно было бы вместе подумать о том, как сформулировать эти (волновавшие не только меня) мировые проблемы и предложить новые подходы к их изучению.

2. Удивительное рождение клуба

Я все искал подходящих сподвижников, с которыми мог бы приступить к осуществлению этого донкихотского проекта, как вдруг случай неожиданно свел меня с ними. В 1967 году я окольными путями вышел на генерального директора по вопросам науки ОЭСР Александра Кинга. «Все началось с того, - рассказывал мне потом Кинг, - что один мой коллега, ученый из Советского Союза, листая журнал в ожидании самолета в одном из аэропортов, случайно наткнулся на статью о выступлении Аурелио Печчеи на конференции промышленников в Буэнос-Айресе. Заинтересовавшись прочитанным, он послал мне в ОЭСР этот номер журнала с краткой припиской: «Над этим стоит поразмыслить». Тогда я впервые услышал имя Печчеи, и оно мне ничего не говорило. Я навел о нем справки и немедленно написал, предложив встретиться. Сразу же, примерно через неделю, состоялся наш первый разговор».

Мы с Александром Кингом поняли друг друга с первого слова. Человек редкой культуры, он сочетает в себе солидное образование с ясными суждениями и уравновешенными взглядами. Опыт его практической деятельности чрезвычайно широк и разнообразен, он прекрасно разбирается в вопросах политики, образования, науки и техники и в то же время живо интересуется проблемой взаимозависимости технических, экономических, человеческих и этических элементов общества во всей их целостности. Он считает, что необходимо коренным образом перестроить наши институты, поскольку все они построены по вертикальному принципу, в то время как распространение самих проблем носит скорее горизонтальный характер. Здоровый оптимист по природе, он становится еще большим пессимистом, чем я, когда критикует человечество и связывает почти все основные причины переживаемых ныне затруднений со свойственным человеку эгоизмом.

Обсудив возможные подходы к исследованию проблематики в контексте мировой системы, мы решили поделиться своими соображениями с учеными, экономистами и социологами. Для начала мы сочли целесообразным ограничиться Европой и привлечь всего несколько видных ученых с достаточно широким кругом интересов, затем можно было привлечь и представителей других частей света. Планируя первую встречу, мы надеялись, что если десяток представителей различных сфер и отраслей европейской науки сумеют договориться между собой и прийти, даже неважно по какому вопросу, к единому мнению, то после этого, шутили мы, можно примирить и черта с ладаном. Такая встреча представлялась нам разумной со всех точек зрения, особенно потому, что на фоне мощной американской футурологической школы перспективное мышление в Европе развито довольно слабо.

Чтобы подогреть воображение коллег, необходим был хороший предварительный документ. И здесь, как и во многих других начинаниях, вопрос сводился к тому, где найти талантливого человека со свободным временем, который перевел бы на убедительный язык казавшиеся нам разумными мысли. С этой просьбой обратились к Эриху Янчу. Тогда я еще не был с ним знаком, но, узнав поближе, понял, что Янч наделен не только редким умом, но и способностью так трезво и безжалостно анатомировать будущее, что это невольно приобретало характер сурового предостережения. Астроном по образованию, он порою как бы с заоблачных высот взирал на своих собратьев по планете. Подготовленный им документ под названием «Попытка создания принципов мирового планирования с позиций общей теории систем» был четко продуман и убедителен, хотя и не всегда легок для понимания. Я очень благодарен Эриху Янчу за эту и многие другие возможности приобщиться к его прогрессивным идеям и взглядам, которые послужили пищей и для моих собственных размышлений.

Если выразить суть созданного Янчем документа всего в нескольких фразах, она сводится к следующему: «В настоящее время мы начинаем осознавать человеческое общество и окружающую его среду как единую систему, неконтролируемый рост которой служит причиной ее нестабильности. Достигнутый ныне абсолютный уровень этого неконтролируемого роста определяет высокую инерционность динамической системы, снижая тем самым ее гибкость и способность изменяться и приспосабливаться. Стало совершенно очевидным, что в этой системе нет никаких внутренних кибернетических механизмов и не осуществляется никакого «автоматического» саморегулирования макропроцессов. Этим кибернетическим элементом эволюции нашей планеты является сам человек, способный активно воздействовать на формирование своего собственного будущего. Однако он может на деле выполнить эту задачу только при условии контроля над всей сложной системной динамикой человеческого общества в контексте окружающей его среды обитания... что может возвестить вступление человечества в новую фазу психологической эволюции».

Вслед за этим я, заручившись финансовой поддержкой Фонда Аньелли, выбрал вместе с Кингом около тридцати европейских ученых - естественников, социологов, экономистов, специалистов в области планирования и написал им, предложив всем приехать 6-7 апреля 1968 года в Рим для обсуждения многих вопросов. Надеясь, что эта встреча станет знаменательным событием, я обратился к президенту основанной в 1603 году и, следовательно, старейшей из ныне существующих академий - Национальной академии деи Линчеи - с просьбой предоставить нам свое помещение, которое, как я считал, было бы достойным местом для нашего совещания. Он любезно отдал в наше распоряжение виллу Фарнезина - прелестный дворец в стиле ренессанса, окруженный прекрасным парком с ливанскими кедрами, кипарисами, бергамотовыми деревьями, зарослями лавра и вечнозеленых кустарников и изумительно расписанный внутри такими  великими мастерами, как Рафаэль, Себастьяно дель Пьомбо1 и Содома2.

Как гласит история этой академии, основатели ее были молоды и «одержимы пылкой любовью к науке, которая еще более распалялась прославленными лекциями и опытами Галилея. Их самым сильным желанием было постигнуть тайны природы, проникнуть в них с вкрадчивостью рыси. И даны были их союзу лапы рыси и имя «Линчеи»3. Я был уверен, что три с половиной века спустя их успехи и стремления вдохновят нас в нашей работе, особенно если вспомнить, что эти первые академики, представлявшие различные науки, уже тогда говорили о международном сотрудничестве и намеревались посвятить свою деятельность естественным наукам с главной целью - открывать суть вещей, что, однако, как они замечали, не должно исключать изящных искусств и философии.

Я ощущал под сводами Академии дух гуманности и гуманизма; впоследствии, однако, оказалось, что его смогли уловить далеко не все наши гости. Некоторые из них, как это часто случается с узкими специалистами, упорно не желали задумываться над чуждыми им, к тому же еще не вполне оформившимися сложными вопросами, требующими большого умственного напряжения, - а именно такого рода задачу представляла необходимость видения мира как системы и человека как его регулятора. Правда, надо признаться, что достаточно сложный язык предварительного документа также отпугивал людей. Да и само магическое очарование Рима, мягкая ранняя весна Вечного города, умиротворяющее воздействие спагетти и вина «Фраскати» - все это больше располагало к наслаждению жизнью, чем к желанию пускаться в трудный путь печальных раздумий о ее будущем.

В ходе наших дискуссий произошло несколько весьма примечательных инцидентов. Так, добрый час отняли у нас изощренные и пылкие дебаты о смысловой разнице слова «система» в английском и французском языках - это подтвердило мысль, что разные языки по-разному успевают отражать стремительно меняющуюся действительность. Время от времени возникали и другие такого же рода (семантические или спекулятивные) баталии, касавшиеся отдельных второстепенных вопросов, не имевших прямого отношения к главной теме нашего разговора. На исходе второго дня стало совершенно ясно, что не может быть и речи о единодушии участников даже в отношении самых общих, предварительных положений. «Эта встреча, - с грустью констатировал позднее Александр Кинг, - закончилась монументальным фиаско». Однако горсточка наиболее стойких, и я в том числе, сомкнула ряды, решив продолжить и углубить обсуждение, не смирившись с поражением.

По окончании совещания мы собрались в моем доме и сформировали «постоянный комитет», в состав которого вошли Эрих Янч, Александр Кинг, Макс Констамм (голландский эксперт по международным проблемам и правая рука Жана Моннэ в движении за создание Объединенной Европы), Жан Сен-Жур (эксперт по вопросам экономики и финансов французской футурологической школы), Гуго Тиманн (глава Баттелевского института в Женеве) и я. С нами предполагали поддерживать постоянные контакты и некоторые другие из присутствовавших, в том числе Деннис Габор (лауреат Нобелевской премии по физике и к тому же большой гуманист). Так родился Римский клуб, получивший имя свое от города, где появился на свет. Правда, Кинг и я, а также Янч, Тиманн и Габор исходили в своих рассуждениях из концепции проблематики, а некоторые другие наши тогдашние коллеги не разделяли этой точки зрения, считая ее слишком обширной и нечеткой. Вместо этого они предлагали, например, детально изучить какой-нибудь конкретный крупный европейский город или общие проблемы урбанизированных комплексов. Авторы, чьи предложения не были приняты, постепенно исчезали.

По нашему же мнению, в мире и так было предостаточно всякого рода специализированных организаций, занимающихся, скажем, улучшением условий жизни в городах, вопросами сельского хозяйства или энергетическими проблемами, хотя часто последующие выводы показывают, сколь банальны и поверхностны бывают исследования и результаты оторванных друг от друга многочисленных ведомств. И вместе с тем в мире не было ни одной группы, которая занималась бы современными проблемами во всей их целостности. Такой единый, глобальный подход, требующий не только выявления отдельных сторон проблематики, но воздействия проблем друг на друга и на всю систему в целом, по сути дела, никем не применялся, и мы решили взять эту задачу на себя. Так стремление осознать мировую проблематику стало с самого начала основной целью всей деятельности Римского клуба.

На первых порах после римской встречи мы решили расширять контакты, лучше узнавать, как живут, о чем думают и «чем дышат» люди в разных уголках мира.

3. Как воззвать к людям планеты

Почти два года члены нашей малочисленной группы, следуя примеру Диогена, искавшего настоящего человека, непрерывно скитались по свету в поисках хороших людей, которые могли бы присоединиться к нашему начинанию или как-то его поддержать. Я не жалел для этого времени. Мы побывали в Москве, Вашингтоне, Оттаве, Токио и ряде других столиц европейских и развивающихся стран. Цели наших поездок носили скорее исследовательский характер. Стремясь уточнить и как следует прояснить наши собственные идеи, мы обсуждали их с представителями научных кругов и молодежью, политическими деятелями и членами объединений промышленников, преподавателями университетов, студентами, интеллигенцией. Порою нас обдавали волной скептицизма, уверяли в тщетности усилий добиться хоть каких-нибудь результатов в решении столь грандиозных по масштабам и сложных по характеру проблем. И даже тогда, когда наши идеи, казалось, встречали поддержку и одобрение, все это оставалось на уровне внешней заинтересованности.

Короче говоря, наши упорные скитания по свету не привели, по сути дела, ни к каким ощутимым результатам - как будто бы глобальные проблемы, к которым мы стремились привлечь всеобщее внимание, касались вовсе не нашей, а какой-то иной, далекой планеты. Создавалось впечатление, что большинство людей, которых мы встречали в наших странствиях, готовы были всячески приветствовать создание Римского клуба - при условии, однако, что он никоим образом не будет вмешиваться в их повседневные дела и не посягнет на их интересы. В общем, нам оставалось констатировать, что никто не только не выразил готовности уделить благу будущего всего человечества хоть какую-то долю своего времени, денег или общественного престижа и влияния, но даже, по-видимому, и не верил, что подобные жертвы с их стороны могут привести хоть к каким-нибудь положительным результатам. Короче говоря, наши слова нашли не больше отклика, чем проповеди папы римского, увещания Генерального секретаря ООН У Тана или, скажем, предостережения обеспокоенных ученых и мыслителей. Создавалось впечатление, что их забывали еще долгого, как слышали, Печальный пример тому - предпринятая почти в то же самое время безнадежная попытка 2200 ученых-естественников обратиться с воззванием1 к своим соседям по планете: «Как бы ни были мы разобщены географически, сколь бы ни были велики различия между нами в культуре, языке, традициях и привычках, политических и религиозных взглядах - в наше время мы все объединены, ибо нам угрожает одна и та же небывалая общая опасность. Она не сравнима по своей природе и масштабам ни с какой другой опасностью, которая когда-либо угрожала человечеству, и родилась она как результат совместного воздействия сразу нескольких необычных явлений. Даже каждое из них в отдельности сопряжено для нас с почти неразрешимыми проблемами; вместе же они не только резко увеличивают вероятность, что в самом недалеком будущем человечество ожидают тяжкие испытания, но, более того, представляют вполне реальную угрозу для жизни человека на Земле. Мы, ученые, представляющие биологию и другие науки, не собираемся обсуждать здесь возможные конкретные пути решения тех или иных частных проблем, ибо мы абсолютно уверены, что все эти реально существующие проблемы взаимозависимы, глобальны по своим масштабам и могут быть действительно решены только при условии, что мы откажемся, наконец, от своих узких, эгоистических интересов во имя общих целей». Вот что они сказали, но никто их, в сущности, не услышал.

Мы вовсе не были столь наивны, чтобы надеяться на чудо и ожидать, что результатом наших странствий по свету станет всеобщая поддержка Римского клуба; нет, мы лишь думали, что, общаясь с людьми, сможем познать нечто важное для самих себя. И мы достигли этой цели. Теперь нам стало совершенно ясно, что приковать внимание людей к таким на первый взгляд далеким от их повседневности проблемам можно, лишь радикально изменив методы и средства общения.

Научные статьи, вдохновенные речи, декларации, манифесты, конференции и симпозиумы - самый распространенный способ для чтения проповедей относительно узкому кругу уже обращенных в веру людей. Все эти формы воззваний не доходят, как правило, до широкой общественности. В свое время обширные возможности общения с широкой аудиторией предоставляли средства массовой информации, однако сейчас они выдают такое огромное количество самых противоречивых сведений, что люди пребывают в постоянном недоумении, как уловить существенное, отбросить второстепенное и, наконец, как на основании всего этого прийти к разумным выводам, и к каким именно. Конечно, надо было использовать все существующие технические средства. Однако нам казалось, что воззвание Римского клуба произведет нужный эффект лишь в том случае, если оно будет представлено в какой-то новой, непривычной, образной форме. Это должно было напоминать лечение шоком. Ведь до тех пор, пока люди с различными уровнями образования не смогут увидеть действительность такой, как она есть, - а не такой, какой она была или какой они хотели бы ее видеть, - им так и не постигнуть смысла мировой проблематики. И надо было сделать так, чтобы как можно больше людей смогли совершить этот резкий скачок в своем понимании действительности.

Мы должны были срочно найти способ пробить брешь в существующей психологической путанице и неразберихе, преодолеть барьеры самодовольства, самоуверенности или фатализма, за которыми люди бессознательно укрываются от неприятной или непонятной им действительности, и заставить их услышать наш призыв. В то же время мы пока не могли предложить никаких конкретных и быстрых решений, которые вывели бы людей из нынешних затруднений; более того, нам предстояло еще многое прояснить в наших собственных мыслях и идеях, которые и самим нам казались не вполне последовательными, логичными и убедительными. Так что наше воззвание должно было, прежде всего, содержать некие достаточно убедительные исходные мысли, способные начать ту цепную реакцию, которая, как мы надеялись, будет разрастаться.

В сентябре 1969 года, во время нашей встречи на прекрасном тирольском курорте в Альпбахе, нам представилась весьма заманчивая возможность продвинуться к поставленной цели. Здесь, в Альпбахе, начиная с 1945 года Австрийский колледж устраивал традиционные летние встречи, где несколько сотен приглашенных обсуждали свой проблемы - главным образом молодежь из западноевропейских стран, хотя бывали здесь и представители с Востока, и американцы. (Программа встречи включала в себя знакомство с современной музыкой, культурой и искусством разных стран.) В ту осень главная тема была: «Будущее -  предвидение, изучение, планирование». Мы решили организовать специальное заседание, связанное с указанной общей тематикой и посвященное обсуждению совместной ответственности развитых стран за решение проблем будущего всего мира.

По счастливому стечению обстоятельств на нашей встрече присутствовал федеральный канцлер Австрии доктор Иозеф Клаус, который заметил, что многое из того, на что мы обращали внимание в дискуссии, имеет самое прямое отношение к деятельности его правительства, и пригласил некоторых членов Римского клуба приехать к нему в Вену и продолжить дискуссию с ним самим и его сотрудниками. Мы не замедлили сделать это: так состоялся первый организованный диалог Римского клуба с политическими лидерами высокого ранга.

Потом, после возвращения в Альпбах, мы вновь и вновь обсуждали наметившиеся проблемы. Кроме нас, в дискуссиях участвовало несколько американцев, чьи взгляды во многом совпадали с нашими. Там были Эрих Янч, Александр Кинг, Эдуард Пестель (о нем еще пойдет речь ниже), Конрад Уэддингтон (шотландский биолог, ныне умерший), Пауль Вейс (тоже биолог, педагог и популяризатор науки), Детлев Бронк (почетный президент Академии наук США, также умерший) и Хасан Озбекхан (к нему я вернусь через несколько строк). Рассмотрев несколько самых разных возможностей, мы в конце концов пришли к довольно единодушному мнению, что самый перспективный путь к достижению наших целей лежит через представление и анализ мировой проблематики с помощью системного использования глобальных моделей. Никогда до этого математические модели не применялись для описания человеческого общества со всем его окружением как единой целостной системы, поведение которой можно даже моделировать и изучать. Ступить на этот непроторенный путь было крайне соблазнительно. Вместе с тем мы вполне отдавали себе отчет, что вероятность поражения здесь во много раз превышает шансы на успех. И все-таки нам казалось, что стоит рискнуть, и мы приняли решение, которое - хоть оно, как и все в Римском клубе, было неофициальным - открыло новую главу в изучении и осмыслении будущего.

Конкретный проект предложил нам Хасан Озбекхан - турок по происхождению, ученый-кибернетик, специалист по планированию и философ, возглавлявший в то время один из калифорнийских мозговых трестов. Я слышал много лестного об этом человеке, в котором глубокая культура сочеталась с богатым воображением. Эти качества оказались совершенно незаменимыми для осуществления наших намерений. Он был достаточно хорошо осведомлен о целях, которые поставил перед собой Римский клуб, однако не принимал ранее участия в его деятельности. В Альпбахе он в общих чертах рассказал нам о своей методике, а позднее объяснил ее подробнее, проиллюстрировав на конкретных примерах. Кое-что в ней было еще не вполне ясно и требовало доработки, но Озбекхан не сомневался, что таким образом можно вместить всю сложность мира в одну или несколько достаточно наглядных глобальных моделей. Он уже достаточно хорошо представлял себе основные логические этапы этого нелегкого предприятия, хотя многие конкретные детали не могли тогда быть окончательно уточнены, ибо зависели от проводимых исследований, результаты которых трудно было предугадать заранее. Несмотря на это, Озбекхан был абсолютно уверен, что последующее развитие этой методики даст нам в конце концов именно то, что было нам нужно, - способность доходчиво и убедительно продемонстрировать множеству самых разных людей суть нынешней ситуации в мире.

Я горячо поддерживал предложение Озбекхана, уже много лет неустанно повторяя, что нельзя дальше мириться с таким положением, когда наиболее современные методики используются почти исключительно военными организациями, для военных целей, и что необходимо, прежде всего, их применять именно для объяснения, анализа и синтеза мировой проблематики. В тот момент уже планировалось создание ИИАСА, и я знал, что основной его целью будет использование таких методик для исследования больших и сложных проблем или даже комплексов социальных проблем гражданского характера - но все это должно было касаться все-таки отдельных, пусть и широких, проблем, а не проблематики в целом. Так что глобальная человеческая система, в которой заключены все интересы и все беды современного человечества, оказалась под угрозой полного забвения, и надо было во что бы то ни стало привлечь к ней внимание.

Кое-кто среди нас проявлял определенную настороженность в отношении проекта Озбекхана, считая, что ему впоследствии могут приписать излишне технократическую ориентацию; но эти сомнения удалось, в конце концов, как-то сгладить. Никто из нас вовсе не был зачарован или гипнотизирован компьютерами, моделированием и прочими методиками такого рода. Мы совершенно ясно отдавали себе отчет, что это всего лишь инструменты, которые можно с пользой применить для достижения каких-то конкретных целей, как, например, самолет и телефон служат для сокращения расстояний, аудиовизуальные средства - для улучшения системы образования, а стимуляторы работы сердца применяются в кардиологии. Мы также сознавали, что конкретные пути использования таких инструментов полностью зависят от человека, и в его же компетенции целиком остаются все предварительные допущения, выбор направления исследований и последующая оценка и интерпретация результатов. Никогда Римский клуб ни на секунду не предполагал, что эти человеческие преимущества могут быть полностью переданы какой бы то ни было машине или инструменту, какими бы совершенными они ни были.

В общем, мы намеревались провести серию исследований под названием «Затруднения человечества». Для того чтобы это действительно осуществить, требовалось множество технических средств, научных методик, усилий ума и философских раздумий, ибо, прежде чем прописывать больному обществу какие бы то ни было лекарства, его необходимо было тщательно и всесторонне обследовать, с тем, чтобы поставить верный диагноз. Так что не так уж было бы и плохо, если бы первый из целой серии проектов основывался на использовании компьютеров. С этой мыслью мы попросили Озбекхана подготовить более развернутый доклад и подробнее изложить суть его предложений.

Прошло довольно много времени, прежде чем Озбекхан подготовил предварительный вариант своего проекта и представил его на наше рассмотрение. Между тем все большие трудности возникали в связи с финансированием проекта, и это объяснялось сразу двумя причинами. Во-первых, буквально от оценки к оценке непрерывно возрастала его предполагаемая стоимость, а во-вторых, все труднее и труднее было найти желающих финансировать предприятие со столь сомнительными результатами. Наконец Озбекхан представил нам основы своего предложения, назвав их «Поиски конструктивного ответа на возрастающую сложность и неопределенность мирового развития». Я считал, что эта формулировка достаточно четко и выигрышно преподносит как проблему, так и цель нашего исследования; вместе с тем она показалась мне слишком академичной и недостаточно точно отражающей суть происходящего в мире.

Предполагалось, что концептуальные основы проекта будут прорабатываться и развиваться по мере его продвижения. В предварительном же докладе Озбекхан лишь стремился «разработать первоначальную, грубую модель - или несколько моделей, - которая в общих чертах отражала бы динамику мирового развития, в надежде, что она позволит выявить наиболее важные компоненты системы и самые опасные (с точки зрения будущего) взаимосвязи между ними». Исходя из этого предположения, можно попытаться, считал он, «сконструировать некую нормативную, общую картину развития событий и потом выяснить, каково должно быть ее действительное содержание, то есть какие она предполагает или влечет за собой акции и последствия в политической, социальной, экономической, технической и общественной сферах».

В общем и целом этот подход представлялся мне вполне разумным. Цель, которую поставил перед собой Озбекхан, была направлена на то, чтобы, прежде всего, достигнуть более высокого уровня понимания истоков болезни, которую переживает сейчас мир, затем более четко сформулировать суть проблемы и ее возможное решение и уж потом, наконец, попробовать определить, какие конкретные действия и политические решения нужны для того, чтобы выправить общее положение человеческой системы. Если бы мы смогли достигнуть этой цели, успех нам был бы обеспечен. Оставалось только выяснить, насколько она осуществима. Кроме того, мы не были уверены, что, если даже нам удастся привлечь к работам лучшие умы, мы сможем завершить в разумные сроки все намеченные этапы исследований.

В течение нескольких месяцев Римский клуб занимался всесторонним обсуждением этих вопросов. И по мере того, как росли наши сомнения в возможности осуществить проект, увядала и его новаторская привлекательность. Создание первой модели, описывающей развитие мира, уже само по себе представляло поистине грандиозную задачу; однако мы собирались пойти еще дальше. Предполагалось заложить в модель ряд целей, с тем, чтобы в результате получить некоторые индикаторы альтернативных политических решений и действий, которые могут обеспечить их достижение. Мы считали, что осуществление всех этих амбициозных планов потребовало бы такого прогресса в искусстве системного анализа, который предугадать было невозможно. Понимая, видимо, и это, никто так и не взял на себя финансирование проекта со столь неизвестным исходом.

Мне было крайне грустно видеть, как на моих глазах погибает еще не родившийся проект. К тому же Озбекхан был слишком уж нетерпелив. Все это напомнило мне историю одного восточного правителя, который тоже очень спешил с осуществлением своих намерений. Ему удалось убедить мулл разрешить женщинам ходить без паранджи, а также уговорить купцов согласиться на увеличение налогов, чтобы провести в городе канализацию. Но в спешке он объявил оба эти эдикта одновременно. Результат был весьма печален: муллы осудили повышение налогов, а купцы взбунтовались против того, чтобы женщины сняли паранджу. И все осталось по-прежнему - за исключением того, что правитель потерял трон.

Почти год изучая и обдумывая этот проект, мы, в конце концов, вынуждены были признать, что, представляя хорошую основу для размышлений и прекрасный стимул для нашей дальнейшей деятельности, предложение Озбекхана вместе с тем не удовлетворяет требованиям Римского клуба по двум причинам. Одна из них связана с необходимостью ясности и простоты изложения и выводов: чтобы достигнуть поставленных целей. Римский клуб должен был говорить на самом обычном, доступном для понимания языке, оставив в стороне все сложные и заумные материи. Великий европеец Жан Моннэ обычно говорил, что он переписывает свои речи до тех пор, пока они не станут понятны его жене, имея в виду не ее наивность, а ее здравомыслие. В нашем случае это золотое правило было явно не соблюдено - в проекте все было задумано и выражено в сложной и специализированной форме.

Второе требование было связано с фактором времени, который всегда был и, как мне кажется, поныне остается одним из решающих. События развиваются весьма стремительно и не останавливаются, чтобы подождать нас. Человечеству предстоит еще наверстать упущенное им драгоценное время и, не снижая темпов, продолжать начатое. И мы не могли позволить себе медлить из-за затянувшихся исследований и экспериментов, сроки и положительный исход которых были абсолютно неопределенны. Так что, искренне сожалея, мы вынуждены были отказаться от этого проекта и искать другую возможность осуществить исследования по глобальному моделированию.

Вспоминая то время, я чувствую глубокую личную благодарность Хасану Озбекхану за то активное участие, которое он принимал в поисках наиболее безопасных путей к будущему, и я уверен, что мою благодарность разделяют многие коллеги по Римскому клубу, которым он, так же как и мне, помог многое увидеть и глубже осознать.

4. Организация неорганизации

В июле 1970 года после неудавшейся попытки Озбекхана, Римский клуб приступил к работам, которые привели впоследствии к широкоизвестному докладу о Пределах роста. Здесь, однако, было бы небезынтересно вкратце рассказать о том, что происходило с самим Римским клубом после завершившегося в Альпбахе подготовительного периода. За это время нами была достигнута договоренность относительно нескольких, хотя и не писанных, но достаточно жестких установок.

Римский клуб оставался немногочисленным - не более 100 членов, - что должно было способствовать хотя бы минимальным постоянным контактам друг с другом - правда это не всегда легко осуществлять и при таком количестве. Он не должен быть организацией - в мире и так уже достаточно всякого рода организаций, я вовсе не обязательно пополнять их число, чтобы в случае необходимости иметь возможность обратиться к одной из них. Он должен существовать на собственный, пусть даже скудный, бюджет, чтобы ни в какой степени не зависеть ни от каких источников финансирования. Он должен быть действительно транскультурным - обращаться ко всем возможным научным дисциплинам, идеологиям и системам ценностей, не связывая себя ни с одной из них. Он должен быть не политическим, в том смысле, который я поясню далее. Он должен быть по-настоящему неформальным и способствовать самому свободному обмену мнениями между его членами. И наконец, он должен быть готовым к тому, чтобы исчезнуть, как только в нем отпадет необходимость: нет ничего хуже идей или институтов, которые пережили собственную полезность.

Далее, Клуб был задуман как общество, ориентированное на конкретные действия, а не на дискуссии ради дискуссий. В соответствии с намеченной программой действий перед Клубом были поставлены две основные цели, которые он должен был постепенно осуществлять. Первая цель - способствовать и содействовать тому, чтобы люди как можно яснее и глубже осознавали затруднения человечества. Очевидно, что эта цель включает изучение тех ограниченных и весьма сомнительных перспектив и возможностей выбора, которые останутся человечеству, если оно срочно не скорректирует наметившиеся ныне тенденции мирового развития. И вторая цель - использовать все доступные знания, чтобы стимулировать установление новых отношений, политических курсов и институтов, которые способствовали бы исправлению нынешней ситуации.

Чтобы служить этой двойной цели, Римский клуб стремился по своему составу представлять как бы срез современного прогрессивного человечества. Его членами являлись видные ученые и мыслители, государственные деятели, представители сферы образования, педагоги и менеджеры из более чем тридцати стран мира. Все они отличались друг от друга образованием и жизненным опытом, занимали различное положение в обществе и придерживались разных убеждений и взглядов. Чтобы продемонстрировать, сколь широк этот диапазон, назову, например, биологов Карла-Гёрана Хэдена из Стокгольма (Швеция), Аклила Лемма из Аддис-Абебы (Эфиопия), философа-марксиста и социолога Адама Шаффа (Польша), бразильского ученого-политолога Хелио Джагарибе, американского сенатора Клэйборна Пэлла и канадского сенатора Мориса Ламонтана, бывшего президента Швейцарской конфедерации Нелло Селио, профессора психологии Ибаданского университета в Нигерии Адеойе Ламбо, который ныне занимает пост Генерального директора Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), заместителя председателя Комитета по планированию  Польши Иозефа Паджестку, японского урбаниста Кензо Танге, ученого-натуралиста из Каирского университета Мохаммеда Кассаса, директора крупнейшего в Австралии научно-исследовательского   медицинского   института Гаса Носсаля, сотрудника Института психического здоровья Энн Арбор в Мичигане Джона Платта. Всех их объединяло глубокое чувство гуманизма и заботы о судьбе человечества. И, каких бы они ни придерживались мнений, они, конечно, были вольны выражать их совершенно свободно и в той форме, которая кажется им наиболее приемлемой.

Как правило, члены правительств не могут одновременно быть членами Римского клуба.

Эти сто так непохожих друг на друга людей при всех их различиях были едины в убеждении, что человеческое общество нуждается в глубоком обновлении и что процесс этот может быть намечен и претворен в жизнь только совместными усилиями всех людей планеты при их взаимной терпимости, понимании и солидарности. Они понимали, что ни одна группа людей, как бы ни была она могущественна, ни одно философское течение, как бы ни было оно верно, не в состоянии исправить сложившееся в мире положение без помощи других групп, без поддержки представителей других философских направлений. Возможно, их объединяло и нечто более глубокое, какое-то еще не осознанное до конца подспудное ощущение, что многие существующие доктрины и школы мышления в наш век постепенно утрачивают смысл, становятся неуместными, не способными более направлять развитие человечества. И они участвовали в спокойных, лишенных внешней горячности дискуссиях Римского клуба в надежде, что смогут, сохраняя лояльность по отношению к своим философским школам и институтам, как-то прояснить и приблизить к современной действительности собственные мысли и взгляды.

Римский клуб по самой своей природе не может служить интересам какой бы то ни было отдельной страны, нации или политической партии и не отождествляет себя ни с какой идеологией; смешанный состав не позволяет ему целиком присоединиться к позиции одной из сторон в раздирающих человечество на части спорных международных делах. У него нет и не может быть единой системы ценностей, единой точки зрения, он вообще не стремится к единомыслию. Выводы проектов, организатором которых он выступает, отражают мысли и результаты работы целых групп ученых и никоим образом не могут расцениваться как позиция Клуба. И тем не менее Римский клуб отнюдь не аполитичен, более того, его как раз можно назвать политическим в самом истинном, этимологическом значении этого слова. Ибо, способствуя изучению и осмыслению долгосрочных интересов человечества, он на деле помогает заложить новые, более прочные и созвучные времени основы для принятия важных политических решений и одновременно заставляет тех, от кого зависят эти решения, осознать всю глубину лежащей на них ответственности.

В Римском клубе принят порядок кооптации новых членов. За много лет состав его существенно расширился и оказался не столь сбалансированным и уравновешенным, как можно было бы желать. Есть несколько выдающихся наших современников, которых мы очень бы хотели видеть в наших рядах, однако этому препятствуют те или иные пункты нашего обширного устава - и в то же время мы не можем отказаться от принятых правил, чтобы не изменять характер организации Клуба. Весьма отрадно, что есть люди (даже известные), которые тесно и плодотворно сотрудничают с нами, хотя формально и не входят в состав Римского клуба.

Вместе с тем есть среди полноправных членов Клуба малоактивные, «спящие». При всей моей признательности за их моральную поддержку мне хотелось бы пожелать им найти способ активизировать свою деятельность. В сущности, сейчас не так уж и важно, быть членом Клуба или не быть; гораздо важнее, что человек на самом деле думает о нынешнем положении человечества и что делает для того, чтобы его исправить. Мои мысли о нашем смешанном сообществе хорошо выражает следующее объявление, которое я случайно увидел однажды в Испании над входом в сумасшедший дом: «Не всякий здесь принадлежит к ним, не все, принадлежащие к ним, здесь».

Малочисленность Римского клуба порой дает основание считать его некой элитарной группой, весьма далекой от повседневных земных проблем, которые встают перед рядовыми людьми. Это утверждение совершенно неверно. Напротив, цель Клуба как раз в том и состоит, чтобы добраться до самых корней истинных проблем нашего мира, которые, к несчастью, стали мировыми, а следовательно, и общими проблемами и одинаково касаются нас всех. Очевидно, что мы не сможем достигнуть этой цели, если будем, как это обычно делается, концентрировать внимание лишь на симптомах и последствиях этих проблем или, скажем, рассматривать только самые непосредственные и неотложные из них, то есть те, которые более всего ощутимы для среднего человека и для всех нас. Подобный прием широко используется в политической игре, но если мы не откажемся от него, то так и будем постоянно выбираться из одного кризиса, чтобы немедленно угодить в другой. Единственный путь избежать этого - увязать друг с другом все наиболее глубокие и опасные проблемы и попробовать понять их истоки - которые зачастую очень далеки от реальности, - а уж потом, набравшись смелости, обнажить причины, которые их вызвали, и подумать, как их устранить во что бы то ни стало.

Римский клуб абсолютно убежден, что судьба всех нас, наших детей и детей наших детей зависит в конечном счете от того, как будет решаться проблематика всего мира в целом, - зависит гораздо в большей степени, чем от того, как мы сможем преодолеть другие, более узкие, хотя и не менее важные и неотложные проблемы; и мы намерены посвятить себя первым из них, даже рискуя оказаться непопулярными.

Есть кому позаботиться о трудностях и проблемах национального или местного характера - для этого повсюду существуют мэры,  министры, конгрессмены, парламентарии, сенаторы и даже генералы и многие, многие другие официальные лица, разного рода учреждения, организации, испытанные средства и налаженные механизмы. Но никто, в сущности, не несет и даже не ощущает ответственности за состояние всего мира, и, возможно, в этом одна из причин, почему дела в нем идут все хуже и хуже. О мире некому позаботиться, и, следовательно, никто не хочет делать для него больше остальных, однако, извлекая преимущества из создавшегося положения, каждый старается превзойти остальных. Целиком вся планета представляет собой, таким образом, типичный пример того, что Гаррет Харден назвал трагедией общественного имущества. Тяжек жребий того, что принадлежит сразу всем: каждый старается попользоваться этим больше или раньше, чем остальные, нимало не заботясь о соблюдении общих интересов.

Ограниченное членство Клуба отвечает и его функциональным критериям. Мы с самого начала боялись создать организацию, внутренние потребности которой будут поглощать слишком много наших и без того ограниченных сил и возможностей. И мы предпочли остаться маленьким, не обремененным бюрократией сообществом. При этом мы отчасти руководствовались еще и тем, что идеям нужен соответствующий «климат», а он диаметрально противоположен условиям, в которых пышным цветом цветет бюрократия. Так определилось призвание Римского клуба - действовать как катализатор.

Вместе с тем по причинам оперативного характера Римский клуб должен был так или иначе обрести реальность. И он был зарегистрирован в кантоне города Женевы как бесприбыльная гражданская ассоциация с простейшим из возможных уставов. Это предписывало необходимость иметь президента Клуба. Выбор коллег пал на меня, я же попросил во имя сохранения нашего духа «неорганизации» не проводить никакой церемонии выборов или посвящения меня в эту должность - попросту проигнорировать это обстоятельство. Кстати, на наших заседаниях не ведется никаких протокольных записей, так что мое неназначение так и осталось нигде не зарегистрированным фактом. Что у нас действительно есть, так это Исполнительный комитет, который состоит из Фрица Бётчера (советника по вопросам науки при правительстве Нидерландов), Сабуро Окита (экономиста, специалиста в области планирования и главы Японского фонда помощи иностранным государствам), Виктора Уркиди (председателя Колледжа аспирантского образования в Мексике), а также Александра Кинга, Гуго Тиманна, Эдуарда Пестеля и меня.

Обычно Римский клуб проводит одно пленарное заседание в год. Остальное время он действует как «невидимый колледж»1, члены его стараются поддерживать между собой постоянные контакты и по мере необходимости встречаются, организуя нечто вроде специальных узких дискуссионных групп. Первые шесть годичных встреч происходили в Вене, Берне, Оттаве, Париже, Токио и Западном Берлине. Седьмая встреча, которую первоначально планировалось провести в 1975 году, произошла годом позже в Алжире. Эти встречи обычно используются для обсуждения наиболее важных вопросов, представляющих всеобщий интерес, и в них нередко принимают участие эксперты по различным мировым проблемам, видные ученые и политические деятели.

Я полагаю, что Римский клуб и его sui generis доктрина в общем и целом себя оправдали. Кроме основной деятельности, на которой я остановлюсь немного ниже, он способствовал созданию небольших локальных групп в целом ряде стран, взбудоражил умы, побудил людей последовать примеру, а возможно, и превзойти Клуб на этом поприще - я искренне верю, что это им обязательно удастся.

Клуб помог распространить среди людей множество важных идей, благодаря ему обрело силу и направленность движение за лучший мир. Заглядывая в будущее и пытаясь представить себе Римский клуб и его роль в решении грядущих проблем ближайших, возможно, решающих лет, я твердо верю, что он останется на высоте стоящих перед ним задач, найдет, как и прежде, способы разумно, спокойно и с пользой для дела участвовать в их решении или вовремя уйдет со сцены. Что касается меня лично, то я намерен продолжать активно участвовать в работе Клуба, покуда хватит сил и способностей выдерживать бешеный ритм, с которым сопряжено выполнение моих многочисленных обязанностей.

Несколько слов в заключение. Предприятия такого рода невозможны без личной самоотверженности. И как бы велики ни были достоинства всех остальных, Римский клуб не был бы Римским клубом, если бы не прекрасная работа и безграничная преданность двух моих секретарей: Анны Марии Пиньокки и Элены Баттистони, которым за все это я приношу свою самую глубокую и искреннюю признательность.


Глава 5. Трудности роста

1. Предварительная работа Джея У. Форрестера

Профессор Форрестер (Форрестер Джей — профессор прикладной математики и кибернетики Массачусетского технологического института. Автор работ по исследованию экономических процессов с помощью математических моделей. — Прим. ред.) подключился к деятельности Римского клуба в июне 1970 года. Мы проводили тогда в Берне годичное заседание, и главной темой наших дискуссий было предложение Озбекхана, вызывавшее у нас — при всей своей заманчивости — множество сомнений. Тут Форрестер сказал, что смог бы в весьма короткий срок разработать и привести в действие модель, имитирующую мировые процессы и вполне соответствующую пожеланиям Клуба. Сначала мы намеревались затронуть слишком много вопросов, однако потом поняли, что невозможно завладеть вниманием публики, говоря сразу чересчур много.

Мы хотели как можно скорее развернуть мировые дебаты — в 1971 или 1972 году, а не тремя-четырьмя годами позже, — поэтому необходимо было сделать выбор.

Я хотел сфокусировать внимание Клуба на нескольких основных идеях, главная из которых сводилась к тому, что в человеческих системах все элементы взаимосвязаны и что в настоящее время наибольшее значение приобретают именно те, которые непосредственно зависят от человека. Если бы это положение прозвучало достаточно убедительно, оно логически повлекло бы за собой вопрос, какие именно стороны человеческого поведения ответственны за глобальный кризис и какие изменения здесь необходимы. В этой связи можно было бы подчеркнуть, что эти изменения вполне в пределах человеческих возможностей и человек должен стремиться найти возможности применить их.

Все это необходимо было сказать на простом, доступном языке, рассчитывая на широкое понимание. В тот момент Римский клуб предпочитал воздерживаться от более сложных вопросов, касающихся конечных целей и путей их достижения, способов усовершенствования старомодных институтов и установления гармонии между устаревшими системами ценностей и непрерывно изменяющейся действительностью. Его первый выход должен был быть более простым и земным, к тому же подкрепленным количественными аргументами, которые воспринимаются легче, чем рассуждения качественного характера. Расцветшая во всем мире промышленная цивилизация — в своем неокапиталистическом, социалистическом или промежуточных вариантах — вдохновляется в основном материальными стимулами. Люди самой культурой подготовлены к тому, чтобы разговаривать о них. Конечной же целью проекта было призвать людей умерить как раз эти притязания. Взвесив все «за» и «против», я пришел к заключению, что призыв к регулированию материального роста как необходимой составной части общечеловеческого развития является самым подходящим для первой вылазки Римского клуба.

Убедительный, по сути дела инженерный, подход Форрестера, а также его предыдущие работы давали нам определенные гарантии, что структура и логика задуманной им модели вполне отвечают нашим целям. Мы знали, что эта модель предполагает применение метода системной динамики, который он разрабатывал уже много лет. Заручившись на Бернском заседании нашим предварительным согласием, он немедленно перешел от слов к делу. В невероятно короткий, четырехнедельный срок Форрестер создал весьма примитивную, но достаточно всеобъемлющую математическую модель, которая могла грубо имитировать развитие мировой ситуации с помощью пяти основных взаимозависимых переменных: населения, капиталовложений, использования невозобновимых ресурсов, загрязнения среды и производства продовольствия.

Форрестер полагал, что системный анализ динамических тенденций этих переменных — для которых характерен стремительный, а часто и экспоненциальный рост, — а также их взаимодействия дадут возможность воссоздать и проследить поведение в различных условиях всей системы в целом. Для количественного определения значений этих пяти решающих факторов он использовал многие данные из книги «Перед бездной» и некоторых моих статей, посвященных мировым макропроблемам. Выбрав затем допустимые уровни взаимодействия, он исследовал перекрестное влияние этих процессов друг на друга. Аналитические основы построения модели, предназначенной для имитации мировых процессов, были рассмотрены в его предыдущих работах, посвященных изучению промышленных и урбанизированных систем, поэтому поистине качественный скачок заключался в том, чтобы перейти от подобных микросистем к глобальной макросистеме. Он дал этой новой методике название мировая динамика.

Решающее совещание состоялось в июле 1970 года и Кембридже (США), в Массачусетском технологическом институте. Рабочая программа была рассчитана на десять дней, и, прибыв в Кембридж, мы узнали, что математическая мировая модель уже прошла ряд пробных испытаний на машине. Эта модель, которую Форрестер назвал «МИР-1», состояла из более чем сорока нелинейных уравнений, описывающих взаимозависимость выбранных переменных; несколько пробных прогонов на машине позволили проверить согласованность модели и выявить некоторые ошибки и погрешности. Затем он переформулировал модель, превратив ее в «МИР-2», и принялся за проверку. Так родилось первое поколение компьютерных моделей, предназначенных для исследования долгосрочных тенденций мирового развития.

Здесь, пожалуй, было бы уместно внести некоторые уточнения. Перед моделями, даже и машинными, не следует испытывать страха, относиться к ним как к чему-то непривычному, противоестественному. Ведь все мы постоянно прибегаем к мысленным моделям как к средству упрощения действительности для того, чтобы удержать в памяти или произвести оценку людей и событий, или при общении друг с другом. Существуют также и формальные модели, например, Бедекеровские путеводители, рисунки и схемы, снабжающие туристов необходимой информацией о памятниках и достопримечательностях. План дома, планетарий, игрушечный автомобиль, фотография, карикатура и удостоверение личности — все это не что иное, как формальные модели: к «ним же относятся и машинные или математические модели — разница лишь в методике их построения. Действительность слишком сложна, чтобы наш разум мог охватить ее всю целиком; а модели были и остаются тем компромиссом, который дает возможность синтезировать реальность, одновременно расширяя возможности нашего разума, с тем чтобы он мог эту реальность вместить. Они могут быть хорошими и не очень хорошими в зависимости от того, насколько хорошо синтезируют действительность; но ни одна модель — ни мысленная, ни формальная — не может быть одинаково справедливой ко всем ее элементам. Впрочем, математические модели — хотя и они неизбежно отражают субъективное восприятие действительности теми, кто их создает, — все же имеют перед мысленными моделями то преимущество, что дают возможность уточнять сделанные предположения и допущения. А компьютер позволяет уже через несколько секунд знать, с какими последствиями сопряжены эти модификации. Так что только формальные модели могут обеспечить общий фундамент, необходимый для обсуждения очень сложных явлений и объективного сравнения различных точек зрения.

Мы очень благодарны Джею Форрестеру за кропотливую подготовительную работу, которую он провел. Даже самые первые его модели — при всей их примитивности и порой несовершенстве — могли вполне убедительно и впечатляюще имитировать динамику реального мира. В процессе изучения пяти выбранных критических параметров и их взаимодействия на более высоких уровнях появлялись выводы о неминуемой катастрофе, требовавшей немедленных мер, направленных на то, чтобы приостановить опасную склонность человеческой системы к росту. Несомненно, Форрестер заранее интуитивно предвидел эти предварительные выводы, что несколько колебало его уверенность в их правильности, так как выводы моделирования обычно противоположны ожидаемым, то есть «контринтуитивны». Что касается меня, то я уже давно был убежден, что стремительные процессы, охватившие широкие области, не могут привести не к чему иному, как к ситуациям неконтролируемым и нежелательным.

Тогда в Кембридже из нашего Исполнительного комитета были только Пестель, Тиманн и я, так что именно нам предстояло принять окончательное решение. Убежденные, что   дальнейшее   усовершенствование «МИР-2» даст именно тот инструмент, который нам нужен, мы решили немедленно продолжать работы над проектом. Я не сомневался, что меня поддержит Кинг. Так после длительного подготовительного периода настал важный поворотный момент в деятельности Римского клуба. Возможно, однако, что значение принятого нами решения этим не ограничивалось, ибо глобальное моделирование поставило на более рациональную, объективную основу все мышление по предвидению будущего, открыв тем самым поистине новый этап в его развитии.

2. Появление Денниса Л. Медоуза

По совету Форрестера мы сразу же предложили профессору Деннису Л. Медоузу (Медоуз Деннис — кибернетик, профессор Массачусетского технологического института, специалист в области системной динамики, член Римского клуба. — Прим. Ред.), молодому ассистенту Форрестера, тогда еще не известному нам, возглавить группу, которой предстояло превратить модель «МИР-2» в получившую впоследствии известность «МИР-3». Не теряя связей с МТИ (Массачусетский технологический институт) этот проект несколько позже стал финансироваться Фондом Фольксвагена, который перед этим окончательно отклонил предложение Озбекхана. Впервые деньги Фонда пересекали Атлантический океан в обратном направлении — из Европы в США. Сохранив за собой общее руководство проектом, Джей Форрестер опубликовал несколько месяцев спустя книгу «Мировая динамика», обобщавшую его вклад в создание первых машинных моделей, анализирующих глобальную систему.

Отныне научное и административное руководство с блеском осуществлял Деннис Медоуз, проявивший не только исключительную преданность делу, но и умение получать конкретные результаты. Он рос вместе с проектом, в чем ему помогала многонациональная группа ученых, средний возраст которых не превышал тридцати лет.

Привычка все планировать заранее заставила меня прибегнуть к весьма жесткой тактике в отношении Медоуза и МТИ. Разумеется, проект в целом должен был обладать  определенной  независимостью и соответствовать   высоким   научным критериям, принятым в МТИ.   Вместе с тем я стремился внушить им,  что  проект в  корне   отличается от обычного академического эксперимента и призван оказать немедленное «воздействие на глобальное мышление, поэтому к нему следует относиться как к срочному заданию, которое должно быть, во что бы то ни стало, выполнено не позднее чем через год, даже если при этом придется отказаться от устранения всех несущественных недоделок и внесения мелких усовершенствований.

Нашей целью была высадка десанта, призванного пробить брешь в той цитадели самодовольства, где имело глупость окопаться общество. Для этого нам срочно, еще до окончательной обработки технической документации, нужен был популярный вариант выводов проекта. Вместе с тем мы продолжали настаивать, чтобы по мере завершения работы над документом он немедленно был разослан авторитетным ученым в различные страны мира, чтобы иметь возможность учесть их отзывы и замечания перед публикацией.

На деле установленный мной годичный срок оказался чересчур коротким и потребовал продления. Тем не менее я продолжал докучать Деннису Медоузу вплоть до того памятного дня — 12 марта 1972 года, — когда в Вашингтоне, в Смитсоновском институте, публике была впервые представлена книга «Пределы роста. Доклад Римскому клубу», содержащая выводы нашего проекта. Несмотря на задержку, проект в итоге был завершен в рекордные сроки, ибо с момента нашей первой встречи в Кембридже прошел всего 21 месяц. Ахейцам, осаждавшим Трою, понадобилось 10 лет, чтобы додуматься до уловки с деревянным конем. Римскому клубу посчастливилось гораздо быстрее найти своего Троянского коня и одержать первую стратегическую победу в эпохальной баталии, которая только начиналась.

Другой характерной особенностью проекта был его чрезвычайно скромный бюджет, составивший в сумме всего 250 тыс. долларов. Трудно поверить, что общая стоимость операции составила в итоге меньше одной тысячной доли процента от суммы, которую Соединенные Штаты Америки ежегодно вкладывают в исследования и разработки. Еще более поразительно выглядит сравнение с расходами на вооружение. Как это ни парадоксально, но общая стоимость проекта, показавшего миру опасность нынешнего хода исторического развития, не превысила суммы, которую военные всего мира тратят каждые 40 секунд денно и нощно, год за годом, постоянно усугубляя эту опасность.

Читателю предоставляется самому сделать выводы из этих поразительных сравнений. Они лишь подтверждают, что мудрость и творческие способности не покупаются за деньги, а осуществление хороших идей требует не таких уж больших затрат.

Что касается содержания доклада Медоуза, то он, как я и ожидал, подтвердил и развил предварительные выводы Форрестера. В нескольких словах это можно выразить так: при сохранении нынешних тенденций к росту в условиях конечной по своим масштабам планеты уже следующие поколения человечества достигнут пределов демографической и экономической экспансии, что приведет систему в целом к неконтролируемому кризису и краху. Пока еще можно, отмечается в докладе, избежать катастрофы, приняв меры по ограничению и регулированию роста и переориентации его целей. Однако чем дальше, тем болезненнее будут эти изменения и тем меньше будет оставаться шансов на конечный успех.

Разумеется, ни я, ни Медоуз не претендовали на роли пророков. Да и сам доклад вовсе не ставил перед собой цель что-либо предсказывать или предписывать. Его задача была скорее воспитательной и предостерегающей. В сущности, она сводилась к тому, чтобы выявить катастрофические последствия существующих тенденций и стимулировать политические изменения, которые помогли бы их избежать. Вовремя предупредив людей и дав им возможность наглядно увидеть, как стремительно они несутся к пропасти, можно подготовить человечество к необходимости срочных изменений. В проекте не уточнялся характер этих изменений и не ставилось таких целей. В нем был дан лишь самый общий вид планеты, сравнимый разве что с фотографией, сделанной со спутника, и он ни при каких условиях не позволял давать каких бы то ни было конкретных рекомендаций. Показатели роста народонаселения и промышленного производства на планете, а также среднего уровня загрязнения среды, потребления продовольствия и истощения природных ресурсов вполне подходили для демонстрации общего состояния человеческой системы но были явно непригодны для выработки приемлемых для конкретных стран и регионов политических программ. Тем не менее многие увидели в докладе гораздо больше, чем в нем было сказано, что не только давало пищу неоправданным иллюзиям, но и служило причиной незаслуженных обвинений.

Концепция ограниченности Земли отнюдь не нова. Однако вывод доклада, что конечность размеров планеты с необходимостью предполагает и пределы человеческой экспансии, шел вразрез с превалирующей в мировой культуре ориентацией на рост и превращался в символ нового стиля мышления, который одновременно и приветствовали, и подвергали немилосердным проклятиям. Успехи революционных преобразований в материальной сфере сделали мировую культуру высокомерной. Она была и остается культурой, отдающей предпочтение количеству перед качеством, — цивилизацией, которая не только не желает считаться с реальными возможностями жизнеобеспечения на планете, но и бездумно расточает ее ресурсы, не обеспечивая при этом полного и разумного использования человеческих возможностей.

Признаки усиливающегося синдрома роста хорошо известны. На рост уповают всякий раз, когда под рукой не оказывается никаких других средств излечения общественных недугов. Рост превратился в некое сверхлекарство. Производя в избытке, можно угодить любым желаниям и удовлетворить любой спрос, а если он ослаб, его можно оживить с помощью рекламы и добиться нового равновесия, непрерывно повышая количественный уровень и пребывая в полной уверенности, что это полезно экономике, а значит, и обществу в целом, В сущности, уже давно никто не осмеливался усомниться в магических свойствах роста и оспаривать безусловную пользу экономической экспансии. Лишь в самое последнее время стало ясно, что политика изобилия может решать одни проблемы и облегчать другие, однако многие источники человеческой неудовлетворенности не перестают существовать, если спрятать их за грудами товаров. К тому же, даже если предположить, что рост может действительно решить все без исключения проблемы, все равно материальный рост не может продолжаться до бесконечности.

Развивая эту основную мысль, доклад показывает, как некоторые из рассматриваемых факторов: невосполнимость ресурсов, упорная приверженность к росту, отсрочки в принятии решений, краткосрочные горизонты планирования — служат причинами нестабильности, перепроизводства и кризисов. Миф о росте начал постепенно спадать, как проколотый воздушный шар, и доклад сыграл в этом немалую роль.

Неудивительно, что реакция на столь отличную от ортодоксальной точку зрения была различной. Книга «Пределы роста» написана на простом и понятном языке, что является в основном заслугой Донеллы Медоуз — очаровательной и талантливой  жены Денниса. Публике книга понравилась. Американское издание книги было подготовлено независимой группой из Вашингтона, которая занималась организацией публичных дискуссий по актуальным проблемам, придавая им объективный, аргументированный характер. Что касается меня, то я взял на себя публикацию всех неанглийских изданий. В итоге книга вышла примерно на тридцати языках, а количество проданных экземпляров составило около четырех миллионов — уровень поистине невероятный для научно-популярного издания. Более 1000 учебных курсов в университетах и колледжах использовали книгу как учебное пособие, что свидетельствовало об определенной поддержке в научном мире.

Вместе с тем защитники теории роста, обещавшие еще более «грандиозное» общество, во что бы то ни стало — особенно традиционные экономисты и наиболее ярые представители технической интеллигенции — по-прежнему вели по книге непрерывный огонь. (Хорошо, что еретиков уже не сжигают на кострах.) Верные «почитатели беспредельного роста» подвергали осмеянию и метафорически вешали, топили и четвертовали всех тех, кто, участвуя в развеивании мифа о росте, посягал тем самым на предмет страсти и смысл существования человеческого общества. Некоторые вообще отказывались признать наличие каких бы то ни было пределов человеческой экспансии, чем ставили себя в довольно смешное положение, другие предпочитали оружие интеллектуального террора, обвиняя доклад, а вместе с ним и Римский клуб в пропаганде «нулевого роста». Ясно, что эти люди так и не смогли разобраться ни в Римском клубе, ни в росте. Понятие нулевого роста столь же примитивно и туманно, как и понятие бесконечного роста, поэтому просто нелепо говорить о подобных вещах применительно к живому, динамичному обществу. Так что это обвинение не стоило даже того, чтобы на него отвечать.

Я считаю, что первый проект Римского клуба полностью достиг тех целей, которые перед ним ставились. К числу факторов, способствовавших его успеху, следует отнести и привлекательность новизны.  Дерзость группы молодых ученых, осмелившихся впервые в истории продемонстрировать жизнь всего человеческого общества с помощью совершенно новой, неизвестной доныне методики, в такой же мере импонировала широкой публике, в какой поразила научные круги. Предлагаемый «новый взгляд» на человеческую систему сопровождался комментариями, что «МИР-3» не более чем прототип, со всеми свойственными прототипам недостатками и несовершенствами, а это звучало весьма заманчиво, обещая в будущем более интересные результаты.

Обыватель к тому времени уже имел возможность прочувствовать общность жителей Земли, наблюдая человека на поверхности Луны. Благодаря молодым ученым маленький человек смог воочию увидеть мировые лабиринты, где, запутавшись в мрачных проблемах, блуждало человечество, «и начал надеяться, что найдутся такие люди, которые с помощью других машин и других методик в конце концов вызволят его из беды. Вот почему я считал, что многие рядовые люди, даже понаслышке узнавшие о докладе «Пределы роста», тем не менее, увидели в нем, в отличие от некоторых весьма изощренных его толкователей, гораздо больше зачатков, надежд, чем мрачных пророчеств. Ведь известно, что своевременное предупреждение заболевания сулит выздоровление.

Так или иначе, но поток человеческого сознания начал менять русло. Не вызывает никакого сомнения, что экономический рост и повышение уровня жизни сохраняют первостепенное значение для многих районов мира, однако определенное доверие начал постепенно завоевывать и тезис Римского клуба о достижимости этой цели лишь при условии «коллективных усилий всех стран и общем равновесии системы. Сейчас изобилие, выходящее за определенные пределы, уже не считают безусловным синонимом прогресса и счастья, основной предпосылкой мира и порядка, альфой и омегой всего. Ни один здравомыслящий человек больше не верит, что старая добрая матушка Земля может выдержать любые темпы роста, удовлетворить любые человеческие капризы. Всем теперь ясно, что пределы есть, но каковы они и где именно находятся — это предстоит еще выяснить.

Раскрепощенное человеческое воображение вызвало бурный рост семантических способностей. Так появились декларации о гуманизированном росте, о необходимости перехода от общества потребления к обществу сохранения, или, наконец, призывы к сбалансированному росту.

Широкое распространение получил вопрос о конечных целях роста.

Наряду с этим все чаще стали задавать и другой вопрос — о желательности и достижимости устойчивого состояния общества. С течением времени дебаты становятся все более аргументированными и плодотворными, постепенно распространяясь на все новые и новые области. Концепция роста постепенно уступает место концепции развития. Доклад Медоуза и Римский клуб положили начало этим дискуссиям, но лишь через какое-то время можно будет полностью оценить их вклад в переориентацию человеческого мышления. Однако очень скоро мы столкнулись лицом к лицу с таким дефицитом и трудностями, которых не могли ранее и предполагать.

3. Пределы повсюду

При всем значении вопросов роста и его пределов для самого существования человека и общества изучение их, по сути дела, только еще начинается, да и то весьма фрагментарно и бессистемно. На нашу повседневную жизнь продолжают, несмотря на свое явное противоречие с действительностью, оказывать сильное влияние догматы культуры роста, и в результате только растет сумятица в наших головах. Так что здесь необходимо кое-что уточнить.

Те пределы, на которые указывал в своем исследовании Медоуз, касаются в основном невозобновимых природных ресурсов, таких, например, как геологические запасы минерального сырья, накапливавшиеся миллиарды лет отложения органических веществ, которые представляют теперь ископаемое топливо, а также почва, воздух и вода — все это находится на планете и доступно лишь в ограниченных количествах. То есть его рассуждения основывались на информации о физических количествах пригодных для эксплуатации невозобновимых ресурсов, и предположениях о скорости их истощения в процессе использования. Более поздние оценки потребовали пересмотра первоначальных допущений, показав, что Земля, в общем-то, щедрее, чем предполагал Медоуз. Кроме того, в исследовании не учитывалось должным образом влияние механизма цен. Между тем именно этот механизм объясняет использование нерентабельных месторождений, если нет иных способов обеспечить потребность в данном виде ресурсов.

Однако даже некоторые справедливые критические замечания не могут опровергнуть сути выводов Медоуза. Пусть даже в земле достаточно всего, что нам нужно, все равно одних видов минерального сырья в ней меньше, чем других, а некоторых и совсем мало. Стоимость первичного использования, сохранения или вторичной переработки многих ресурсов сейчас стремительно возрастает и вполне может стать лимитирующим фактором. Конечно, тогда нам на помощь могут прийти новые, более совершенные технологические приемы, однако и они потребуют от нас каких-то жертв, например увеличения потребления энергии, что в конечном счете просто сместит проблему в другую область.

Если уж зашла речь о физических ресурсах, то у меня вообще создается впечатление, что сейчас у человечества возникает гораздо больше проблем, связанных с такими важнейшими для поддержания жизни веществами, как вода и воздух, чем с различными видами минерального сырья. Если сравнивать три классические физические сферы в соответствии с теми ограничениями, которые они накладывают на существование человека, то я бы, пожалуй, отдал здесь предпочтение гидросфере и атмосфере, поставив неживую литосферу на последнее место.

Даже самые оптимистические прогнозы о запасах сырья и энергии отнюдь не снимают необходимости более тщательного изучения физических богатств, которые Земля может предоставить в наше распоряжение, их количественных размеров, характеристик и распределения. Без таких знаний невозможно организовать их разумное использование и сохранение.

Более того, нам необходимо знать и об опасностях, которые могут возникнуть вследствие нашего воздействия на физическую среду обитания, о тех непоправимых, необратимых изменениях, причиной которых мы можем невольно стать: например, до каких пределов, ничем не рискуя, можно нагревать земную атмосферу за счет энергетического производства или насколько серьезно угрожает жизни на планете разрушение озонового слоя высших слоев атмосферы. В этой связи особую актуальность приобретают недавно запланированные научные проекты, которые направлены на то, чтобы лучше и глубже понять внешние пределы, ограничивающие возможности нашего земного жилища. Сегодня эти исследования необходимо расширить и углубить, о чем я еще скажу позднее.

И тем не менее истинные пределы человеческого роста определяются причинами не столько физического, сколько экологического, биологического и даже культурного характера. К сожалению, до сих пор еще не существует не только всесторонних научных исследований, но даже и приблизительных оценок, которые могли бы дать нам представление об этих пределах. На геологическую разведку земных недр уже истрачены миллиарды долларов, и, несмотря на это, размеры запасов нефти, фосфатов или, скажем, железа до сих пор служат предметом споров и догадок. Так что неудивительно, что мы пребываем в полнейшем неведении и относительно других вопросов, которые игнорируют наши научные учреждения. Этот пробел необходимо срочно устранить.

Некоторые из этих пределов определяются тем фактом, что биосфера — тончайший, в среднем не превышающий 10 километров в глубину (а на полюсах, в пустынях и высокогорных районах даже много меньше) покров из земли, воздуха и воды — представляет единственное место на планете, где возможна жизнь. И род человеческий — не что иное, как всего лишь малая часть, небольшой участок того оазиса жизни, который пышно расцвел на Земле. И в то время как физические пределы нашего существования вполне материальны и поддаются количественной оценке, пределы, проистекающие из нашей принадлежности к биосфере, пока что по-прежнему неуловимы. Они тесно связаны с состоянием так называемых возобновимых ресурсов, то есть ресурсов, относительно которых у нас установилась твердая уверенность, что, как бы интенсивно мы их ни потребляли, они автоматически будут возобновляться. От нормального функционирования их циклов и механизмов в значительной степени зависит человеческая экология. И если, хотя бы на короткое время, один из них выйдет из строя, все мы можем оказаться в серьезной, непоправимой опасности.

Ведь когда несколько сотен тысяч лет назад мать-Земля — в приступе, кто знает, гениальности или безумия — породила   Homo sapiens, он вступил в поток жизни, где между всеми уже существовавшими тогда живыми ее представителями сложились условия конкуренции, взаимодополняемости, взаимных компромиссов и взаимной адаптации. И он не может освободить себя от этой органической взаимозависимости, являющейся естественным состоянием для всех биологических видов, которые он так безжалостно третирует, порой не сознавая, что и они в свою очередь, хотя и не так явно, но от этого не менее решительно, а, возможно, все более и более активно диктуют ему в разных формах свои жесткие требования и условия.

Мы, однако, умудряемся закрывать глаза на этот простой и очевидный факт. Спеша подчинить себе глобальную империю, мы атаковали и незаметно для глаза видоизменили саму ткань жизни на планете, растянув и истончив тем самым основы и нашего собственного существования. Даже неспециалист может отчетливо увидеть сегодня, что некоторые аспекты нашей деятельности прямо связаны с растущим нарушением человеческой экологии. Так, во-первых, неустанно распространяя по планете наш искусственно созданный мир, мы оккупируем, застраиваем и покрываем асфальтом все большую и большую часть земной поверхности, нагромождаем повсюду горы отбросов и отравы, попутно отнимая естественные жилища у сотен и тысяч живых существ, чем безжалостно подавляем, притесняем и уменьшаем генетический фонд биосферы.

Во-вторых, мы все больше и больше нарушаем естественное равновесие между отдельными видами, тем самым внося уже качественные, а не просто количественные изменения в биологические основы жизни на планете. Мы знаем, что разнообразие отдельных нитей, из которых соткана целостная ткань жизни, способствует повышению устойчивости и прочности экосистемы, что и определяет его ведущую роль в процессах эволюции и возрождения жизни. Вместе с тем непропорциональное распространение какого-то одного из видов приводит в действие компенсационные, уравновешивающие механизмы, тем или иным образом снижающие численность непомерно разросшихся видов. Наконец, удовлетворяя свои потребности и капризы, мы с особой энергией ополчились на самые высокоразвитые существа — крупных млекопитающих, одно из совершеннейших после человека творений Природы, — и методически их уничтожали, стирали с лица земли или низводили до положения своих жалких пленников. Так был нанесен непоправимый урон многовековому процессу эволюции.

В сущности, мы даже не в состоянии оценить, как в конце концов скажется на человеческой экологии или психике обеднение, искажение и регресс генетического богатства Природы. Мы даже не знаем, существуют ли границы, в пределах которых мы можем чувствовать себя в относительной безопасности, спокойно продолжая свою нынешнюю деятельность, ждет ли нас наказание, если мы переступим этот порог, и каким оно будет. Сформулировав общую теорию материи, человечество так и не удосужилось заняться созданием общей теории жизни.

Особые пределы материального роста человеческой системы проистекают из врожденно присущих человеческому существу внутренних пределов. Даже предмет особой его гордости — сфера интеллекта, где сходятся все высшие достоинства и добродетели, делающие человека (как мы, во всяком случае, со свойственным нам всем антропоцентризмом склонны полагать) уникальным относительно других живых существ, — даже эти его способности имеют свои границы. Хотя мы, в  сущности, никогда прямо не задавались этим вопросом, все же вряд ли можно сомневаться, что и психическим и умственным способностям человека тоже свойственны различного рода ограничения. Возможно, наш мозг представляет самое ценное достояние жизни на Земле. Но как же преступно мы с ним обращаемся и во что рискуем превратить этот природный дар! Мы не соблюдаем никаких правил умственной гигиены; все больше и больше подвергаем себя воздействию стрессов, напряжений, акселерации и шоковых потрясений, к которым приводит масса факторов, в том числе перенаселенность и обезличенность городской жизни. Мы ведь даже не спросили себя, в состоянии ли наш рассудок выдерживать все эти травмы и готов ли он к тем интеллектуальным нагрузкам, которые еще ждут его впереди, если, конечно, всем нам суждено выжить и нас не затопит волна современной проблематики.

Возможно, в погоне за прогрессом мы уже внесли в свою жизнь такие изменения, которые превышают наши способности к адаптации, однако никто не знает, какой ущерб нам уже нанесен; неизвестно также, можем ли мы позволить себе продолжение наметившихся тенденций, и как это скажется на нашем психическом и социальном здоровье. Однако и то, что мы можем сейчас наблюдать — особенно в больших городах и на крупных промышленных предприятиях, которые символизируют нашу цивилизацию, и среди молодежи, которая представляет наше будущее, — наводит на весьма печальные размышления. Не менее тревожным симптомом служит сохраняющаяся и, по-видимому, неизлечимая неразвитость — оборотная сторона нашего хваленого прогресса. Разве всего этого недостаточно, чтобы наконец понять, что многим людям в самых различных районах мира и по самым разным — а порой и по прямо противоположным — причинам чрезвычайно трудно достигнуть того психофизического уровня, той психофизической формы, которой требуют от нас сложности современной жизни?

Все это имеет самое непосредственное отношение к росту, ибо сложность создаваемых человеком систем возрастает гораздо быстрее, чем их размеры. Следовательно, если мы и впредь позволим человеческим системам непрерывно расти и усложняться, будем вводить все более и более усовершенствованные технологические процессы и технические новшества, то мы в конечном счете рискуем окончательно подавить перегрузками и без того предельно напряженные способности человека. Так что дальнейшее наше расширение сдерживается не только внешними ограничениями, но и нашими собственными, внутренним пределами.

И все-таки проблема пределов человеческого роста и человеческого развития является по сути своей проблемой главным образом культурной. Ведь сейчас человечество переживает период небывалой по размаху материальной экспансии, и, приобретя уже возможность оказывать решающее воздействие на условия своего собственного обитания, оно в то же самое время не знает еще пределов, в которых эта активная деятельность может представлять опасность для его собственных биофизических способностей и может нанести непоправимый урон всей планете в целом. И то, что человечество своевременно и заблаговременно не осознало и не оценило внешних и внутренних пределов, представляет грубейший просчет в его культурной эволюции.

Это, однако, не единственная сфера, где недостатки культурного развития человечества ограничивают его маневренные способности и мешают его разумной эволюции. Ведь описанный мною невероятный хаос, в котором оказалась вся человеческая система, в значительной степени также обязан своим существованием нашей культурной незрелости. Учитывая это, многие обозреватели утверждают, что ближайшие и наиболее жесткие пределы роста носят политический и социальный характер, определяются нашей неподготовленностью управлять сложными современными системами. Не оспаривая этого тезиса, я лишь замечу, что он не раскрывает сущности вопроса, ибо общий беспорядок, в котором все мы вынуждены жить, а также все вытекающие из него последствия как раз и проистекают из разрыва между культурным развитием человечества и его техническими достижениями. Но здесь, однако, мне бы хотелось специально остановиться на различных формах проявления культурных пределов.

Как бы там ни было, но очевидно одно, что кроме всех прочих пределов, нашему дальнейшему стабильному росту препятствует сама социально-политическая структура и философские основы существующего в нашем мире конгломерата обществ. Ведь если в человеческой системе господствует анархия, парализовавшая великим множеством препятствий и помех все; если система страдает серьезным расстройством, о котором я уже упоминал, то совершенно ясно, что ей никогда не достигнуть того потолка материального роста, который в принципе допустим при разумном, эффективном использовании Земли с учетом существующих внешних, а также внутренних пределов самого человека. При нынешней организации общества невозможно осуществить никакой глобальной программы рационального использования ни возобновимых, ни невозобновимых природных ресурсов, не говоря уже о сохранении и бережливом отношении к ним. А раздоры и кризисы, связанные с размещением ресурсов и ценами на них, обусловливают в конечном счете чрезвычайно низкий уровень эффективности всей системы в целом. Серьезным пределом упорядоченного экономического развития является и непрерывно растущее население, которое — при неравномерном его распределении по планете и полной неподготовленности людей к демографическому взрыву — является еще одним свидетельством культурного разлада человека с реально существующим миром.

Даже наиболее четко организованный сектор — мировая производственная система, которую я бы назвал истинной, реальной властью общества, тоже в свою очередь создает косвенные помехи росту всей человеческой системы в целом. Размещение и структура промышленного производства определяются главным образом логикой случайности и не связаны ни с нынешним распределением населения, ни с размещением дефицитных ныне ресурсов, ни с потребностями в обеспечении занятости, ни с социально-экономическим развитием отдельных регионов. Более того, основные стимулы современной экономической деятельности — стремление к быстрой прибыли и быстрому обороту капиталовложений — создают ситуации, прямо противоположные тому, что необходимо для разумного использования совокупных материальных ресурсов, которыми располагает человечество. Необходимо, как я уже говорил, принять меры, чтобы обеспечить рационализацию всей производственной системы и передислокацию промышленности в пределах планеты. Здесь я хочу подчеркнуть, что, если это не будет осуществлено в самое ближайшее время, мы не сможем реализовать даже тот минимальный материальный рост, на который мы могли бы рассчитывать.

И наконец, наше бурное и беспокойное общество, движимое, по-видимому, исключительно целями материального характера и готовое заплатить любую цену за намеченные достижения, развило в себе прямо-таки поразительную склонность к расточительству, и этот порок мешает ему воспользоваться плодами даже достигнутого ныне роста. И главными рассадниками этого зла явились сверхразвитые, перезрелые страны и регионы, породившие уродливое дитя, консьюмеризм — живое свидетельство их вырождения. Немалую роль в развитии и распространении расточительного отношения к нашим общим богатствам сыграла и нерациональная в глобальных масштабах система производства и распределения. Не могу здесь не напомнить еще раз и о военных программах, высасывающих ежегодно из сферы производства огромные резервы, при этом не только никак не способствующих улучшению условий жизни человека, а, наоборот, постоянно заносящих над ним дамоклов меч разрушения, смерти и страданий.

Но еще более страшным расточительством является неиспользование огромных человеческих ресурсов, которые остаются неразвитыми, морально и материально ущемленными. Выявившиеся уже в настоящее время тенденции свидетельствуют о небывалом росте числа «лишних» людей, которых система не может или не хочет включить в активную деятельность, — только в будущем десятилетии число безработных мужчин  и женщин в мире увеличится на несколько сотен миллионов. И мы обязаны взбунтоваться если уж не против аморальности такого положения вещей, то, во всяком случае, против его нелепости.

Отсюда следует вывод, что наша так любящая расти система сама же обрекла себя на путь лишающий ее этой возможности. Сам собой напрашивается вывод, что абсолютно нереалистично ставить в этом культурном и функциональном беспорядке какие бы то ни было новые амбициозные цели глобального роста. Человечество оказалось в порочном кругу. Нескончаемая реклама, призывающая нас потреблять, вкупе с пропагандой в пользу бесконечного роста разжигают в людях все новые и новые надежды и виды на будущее, а это в свою очередь заставляет правительства любой ценой развивать и совершенствовать эту систему. Однако за дальнейший рост, если он вообще окажется возможным, теперь приходится платить непомерно дорогую цену, и выражается она в социальных и политических единицах. Для того чтобы избежать этих издержек или нейтрализовать их, прибегают к испытанному средству, которое уже знакомо нынешнему индустриальному обществу, — призывают на помощь новые технические средства, вскарабкиваясь еще на одну ступень по лестнице роста, и так без конца... Не утратим ли мы полностью контроль над событиями и не придем ли в результате к неизбежной катастрофе на этом пути?

Прорвать порочный круг возможно только за счет разумного использования главного ресурса — человеческого потенциала, причем не только рабочей силы, а всех его творческих способностей и возможностей. Человек не может игнорировать ни одного из перечисленных мною пределов — будь то физический, экологический или биологический, не говоря уже о чисто человеческом и культурном, однако разумное, правильное использование всех этих ресурсов возможно только с помощью людей и через людей. Следовательно, именно здесь, на развитии в человеке способности и желания управлять собой и своим миром, должны быть сконцентрированы наши основные усилия. Так мы вновь приходим все к тому же критическому выводу: если при сложившихся обстоятельствах не изменятся сами качества человека, то мы никогда не найдем никакого решения ни для одной из сложных проблем; если же нам удастся улучшиться, усовершенствоваться, перед нами откроется такое широкое поле возможностей решения гуманистических задач, о которых ранее мы не могли и помышлять.

Просто поразительно, сколько тревожных перспектив и сложных вопросов может вытекать из анализа того, что всего лишь несколько лет назад даже не стояло на повестке дня, — из анализа роста общества. И одна из главных заслуг проекта «Пределы роста» как раз в том и состоит, что, выполнив возложенную на него миссию, он открыл людям глаза на новые жизненно важные проблемы, которым ранее не уделялось вовсе никакого внимания.